Верх-Уртамка, Борзуновка, Насоново, Карлюки, наконец, моя родная деревенька Кудиновка. Населённые пункты, названия которых время от времени будоражат моё сознание, будто всё это было вчера. Расположены они друг от друга всего километрах в двух-трёх, не более того. Населением они не могли похвастаться, дворов по 40-50 было в них. Единственное, чем могли погордиться – так это своим местоположением.
Эти глухие, богом забытые места, которые ничем цивилизованным не отличались, и облюбовали мои родители, переехав сюда с северной окраины Томской области с её обилием комаров, мошки и других летающих насекомых, готовых сожрать тебя без остатка. Предки мои с дипломами сельских учителей должны были за время школьных каникул найти себе работу. Они списались с родственниками, которые занимались просветительской работой в одной из школ Кожевниковского района и постоянно звали к себе на жительство, гарантируя должности учителей немецкого языка и математики.
Родственники со стороны матери и по линии отца были убеждёнными атеистами, причём не явился исключением и автор этих строк — яблоко от яблони недалеко падает. Раскрывая ту завесу в семьдесят лет с гаком, ловлю себя на мысли и вижу перед глазами такую картину.
Пристань, пришвартовавшийся к ней пароход, из прокопчённой трубы которого лениво выплёскиваются наружу клубы чёрного, едкого дыма, а по трапу неспешно шагают в трюмы матросы, сгорбившись под тяжестью 70-килограммовых мешочков. С противоположной же стороны к широкому поясу приторочены деревянные угольники, чтобы груз не сваливался при движении. Никак не назовёшь работу матросов лёгкой. Пока донесёт он до трюма этот злосчастный мешок, уже и мурашки красные в глазах поплыли, и в коленях дрожь такая вот несусветная. Коли тебя это одолевать начнёт, то самое верное – бросить к чертям собачьим поклажу, и – домой. Эта работа требует только одного – недюжинной силы, да и сноровка не помешает. А хлипким да маломощным тут делать нечего.
Гляжу на моряков и вижу, что по складу характера они немногословны, слов на ветер не бросают, а из-под тельняшки выпирают мускулы железные. Почитай, сколько годочков-то пролетело с той поры, а ведь запомнились команды зычные, адресованные пассажирам на дебаркадере. Вместе с ними слышится, несясь далеко вокруг, повелительно-громкое слово «Бойся!», гаснущее затем в многоликой толпе мешочников.
От Томска недалече плывём по Томи, а там Обь встречает нас по пути. Проглатывая как бы томскую воду, величавая, катит она свои воды далеко на север, в Обскую губу. Мысленно горжусь тем, что являюсь частичкой этой огромной страны, и восхищаюсь ею.
Опираясь всем телом на поручни, с интересом наблюдаю за происходящим вокруг. По зелёным берегам, поросшим столетними соснами, пихтами да елями, изредка попадаются и белоствольные красавицы-берёзки, задумчиво созерцающие окрест. Слышатся монотонно хлопающие звуки — это бьют по воде лопасти ведущего колеса, а водяные брызги с шумом разлетаются во все стороны по фарватеру.
Чуток не запамятовал: судёнышко-то наше «Октябрёнком» кличут, роль пригородного оно выполняет. Впереди Шегарка, имеющая статус посёлка городского типа. К тому же ещё и столица одноимённого райцентра. «Томское речное пароходство», а чуть ниже «Пристань Шегарка» — читаем вывеску-указатель.
Засветло добираемся рекой до Кожевникова, а там вёрст за сорок будет наша деревенька Кудиновка. Водитель, наш паренёк Вайвад – он из латышей, доброжелательно улыбнулся и пригласил нас в кузов своего грузовика «ЗИС-5», загруженного колотыми чурочками – его ещё называют газогенератором.
Кудиновка встречала нас, горемык, несколько настороженно, если не сказать больше – с опаской. Коренное её население – чуваши, а с 40-х годов прошлого века обосновались здесь ссыльные латыши, жившие дружной семьё — при встрече они всегда желали друг другу всего самого хорошего.
В большинстве своём они проживали в землянках, кому повезло, те поселились семьями в двухквартирных домах, считавшихся элитными строениями – их построила передвижная механизированная колонна. Вспоминается, что на ночь вся деревня запиралась с двух сторон по улице огромными замками – чтобы не хозяйничали посторонние. Может быть, новшество привезли с собой жители Прибалтики, следуя своему вековому кладу. Но больше всего мне запомнилась первая ночь на новом месте.
Просыпаюсь от издаваемого овцами шума – такое ощущение, будто кто-то преследует их. Утром узнаю от соседей, что волки-то двух ягнят и задрали. Стало как-то неуютно, зябко.
Познакомился с бригадиром первого производственного участка Падеевым, добрый такой дядька, имя и отчество которого запамятовал. Он меня спрашивает: «Сколько годочков-то тебе?» «Первого марта четырнадцать исполнилось», — отвечаю. «Завтра будем рожь валить. Не поможешь нашим хлопцам?» От избытка нахлынувших эмоций я раскраснелся весь, напружинился: «Я бы с удовольствием, только вот с предками надо посоветоваться. А что нужно делать?» «Будешь сидеть на комбайне и считать, сколько ходок сделал тот или иной возчик на пароконной бричке, в тетрадку записывать, да нажимать на педаль, чтобы солому освободить от копнителя. Работа предстоит несложная, справишься», — подытожил бригадир.
Комбайнёр мне попался пожилой, лет под 60. Всё у него забивался барабан соломой, он ругал на чём свет стоит конструкторское бюро за недоработку. Познакомился я с латышами моего возраста, клёвые оказались ребята, смышлёные. Любили они подшучивать. Например, Имант Крейц часто посмеивался над своими. Заходим с ним как-то в местную лавку и обращаемся к продавцу: «Скажите, сколько стоят вот эти штаны?» Делаем ударение на букве «а» — смешно и забавно получается.
Работали латыши неплохо. Как-то мать не смогла разнести почту до адресатов и меня попросила съездить в Верх-Уртамку. Выполняя её просьбу, я побывал в гостях у латыша (он был уже в годах), который выращивал помидоры на колхозном поле. Плоды-то повырастали крупные да красные в открытом грунте. И он меня ими угостил. Так эти томаты мне по сей день снятся. Видно, знал толк в этих делах старик.
Припозднился я как-то. Еду себе на пароконной бричке, насвистываю полюбившуюся мелодию, а тени всё бегут и бегут за телегой, не остановить. Луна уже светит тусклым светом, освещая дорогу, укатанную гужевым транспортом. Вдруг слышу посторонние шумы. Тут же останавливаюсь и вижу, как из моей бестарки ручьём бежит на дорогу горошек – в тот день мы убирали в поле горох. Заделал ветошью дырочку и следую дальше в Кудиновку. Вот так, в меру сил и возможностей, я помогал колхозу в уборке выращенного урожая. И, как бы там ни было, время было трудное, но интересное.
Валерий КИРИЛЛОВ.
